Про мою бабушку говорили, что ее леший околдовал и у себя несколько дней держал.
Искали ее с собаками трое суток, а она сама вернулась, потерянная, грустная, и рассказала про лешего, что вначале он не выпускал ее из своих владений: ходила она кругами и выбраться к деревне не могла.
Потом сзади подошел, на какую-то жилку на шее надавил ей, она и сомлела.
В избушке с ней шалил, чести девичьей лишил.
Отец ей не поверил и за косы оттаскал, мешком с мукой отлупил так, что она несколько дней встать не могла.
Не помогло, беременной девица оказалась.
Конечно, слухи пошли, что с цыганом она загуляла. Табор стоял недалеко, музыка до наших домов долетала. Был там один чернявый с рыжей бородой. Колун!
Влюбил в себя мою бабушку, наверное.
Вот она его за лешего и выдала со стыда.
Не справилась со своими чувствами, сдалась на его милость злодейскую.
Поиграл да отпустил. А может, звал с собой, кто знает.
Она молчала до последнего, о том цыгане — ни словечка. Так появилась на свет моя мама: черные кудри по всей головке и одна рыжая прядка. Прадед хотел дочь выгнать, но пожалел. Пока слухи не утихли, отправил ее к сестре на дальний хутор, где людей — по пальцам пересчитать. Болтливыми их не назовешь, одна только работа от зари до зари. Потом дед внучку всем сердцем полюбил. Но о проделках лешего в нашей семье сложилась легенда. Никто не хотел вспоминать цыгана — обманщика.
Бабушка его тоже не вспоминала. Замуж вышла, родила белоголовых сыновей.
А моя мать, видно, пошла в лешего. С детства убегала в лес, где у нее был свой домик из веток, другой мир, в котором она знала каждую травинку, букашку.
Дед, чертыхаясь, отправлялся в сумерках искать ее. Выволакивал иной крови девчонку, которая брыкалась, упиралась и кусалась больно. Она рассказывала про лесных гномов, как видела следы лешего и много чего другого странного, непонятного.
Ей никто не верил. Бить не били, но возили к знахаркам, чтобы снять морок с девчонки.